Стихотворение «На смерть философа» Алексея Цветкова, написанное им в день кончины Ж. Бодрийяра 7 марта 2007 года, многим не понравилось своим тоном. Злая ирония, издёвка действительно видны невооружённым взглядом и ничуть не скрываются автором. Его текст — памфлет, направленный против постмодернистской философии. Многим показалось, что такой памфлетности не место в стихах. Кто-то вспомнил о том, что смерть человека не повод для выяснения отношений с постмодернизмом. Защитников собственно постмодернизма оказалось меньшинство. Оставляя в стороне моральный аспект проблемы и то, насколько собственно Борийяр (довольно внятный и конструктивный критик общества потребления) виновен в «ужасах» постмодерна, заметим, что издёвка Цветкова очень тонка и поэтична. Написанный в жанре пародийного панегирика шутовской плач по ключевым фигурам постмодернистской философии строится на жёстко ироничном принудительном соседстве высокого и низкого. Участвуют в этом карнавале как реалии (подснежник и берёза vs созвездия и светила), так и языковые конструкции (меркнут рядом с костлявая, и этот туда). Но особенно занятны две вещи. Во-первых, то, как мастерски Цветков «упаковывает» в контекст знаки постмодерна.
даже мудрейший живет не по триста
матрица в трауре смерть сценариста
Последняя строчка особенно впечатляет разветвлённостью потенциальных интерпретаций. Фильм «Матрица», как известно, весьма увлёк многих постмодернистских философов, в частности, эссе ему посвятил упоминаемый строчкой выше С. Жижек. Название фильма спаяно в строке с относящимся к семантическому полю кино словом сценарист. Но данное без кавычек оно ещё и отсылает к самой идее матрицы как глобальной виртуальной вселенной, сообщества людей, живущих в мире симулякров. Именно матрица как сообщество погружается в траур (язвит Цветков). Но сценарист в данном случае актуализирует и другую идею столь ненавидимой Цветковым философии: Общество Спектакля Ги Дебора, идею интеллектуально и ассоциативно близкую «Матрице». Как известно, Ги Дебор прямо говорил о сценарии Спектакля и пользовался термином сценарист.
Во-вторых, небезынтересна ритмическая схема стихотворения. Это не затёртая форма с чередующимися мужскими и женскими окончаниями, а явно маркированный культурной памятью четырёхстопный дактиль с последовательной рифмовкой AAbb. Нам незнакомы специальные труды, посвящённые семантическому ореолу этого размера, но два текста русской поэтической традиции явным образом актуализируются при воспроизведении этой ритмической схемы. Ближе к нам по времени, а потому «сильнее» «Рассказ о неизвестном герое» С. Маршака. Маршак не всегда соблюдает избранную ритмическую модель (в частности, в первой же строке мы видим дактилическое окончание вместо женского), но в целом именно этот текст первым приходит на ум после того, как читатель обнаруживает знакомую ритмику. Стихотворение Маршака подкрепляет псевдоторжественность пародийного панегирика. Ведь Цветков только в одном месте проговаривается, обнаруживая резко отрицательное отношение к объекту (жижека тоже пора потерять). Во всём остальном знаки постмодерна даны через призму ироничного восхищения (даже мудрейший живёт не по триста). Но в концептуальном отношении «На смерть философа» опирается на другой эквиметричный текст: «Суд божий над епископом» В. А. Жуковского (перевод баллады Р. Саути). Идея неумолимой кары, постигшей гнусного преступника, венчающая стихотворный перевод Жуковского, таким образом, вплетается и в поэтические строки Цветкова в обход прямого лексического выражения. Нигде автор ни прямо, ни косвенно не говорит словами о том, что постмодернистам грозит возмездие (в одном из комментариев автор откровенно называет философов-постмодернистов злодеями) за их деструктивную интеллектуальную деятельность. Он делает это с помощью актуализации культурной памяти, вызовом у читателя соответствующих ассоциаций с помощью семантики размера. «Так им и надо!» становится выводом из двадцати строк правильного дактиля, но вывод этот подсказывается не словами.
